Еврейские корни

О сравнительно небольшом еврейском местечке Бершади написано немало. В одной публикации невозможно подробно рассказать о самом штетле и его истории, но попытаюсь на примере Бершади показать, какую роль играли местечки в формировании известных личностей. Приведенными здесь примерами не исчерпывается история Бершади, я мог бы назвать еще значительное количество людей, которые своими делами заслужили благодарную память современников и следующих поколений. Показательно то, что многие из них формировались как личности под сильным влиянием хасидизма. Для нас, воспитанных в советское время в духе атеизма, эта факты могут служить наглядным доказательством того, сколь эффективными были еврейские традиционные методы воспитания.
Но сначала - краткая историческая справка. Бершадь, город с 1966 года, районный центр в Винницкой области Украины известен как поселение с 1459 года. В июне 1648 года в ходе восстания казаков под руководством Хмельницкого один из его кровожадных последователей Максим Кривонос и его бандиты захватили Бершадь, убив всех евреев и католиков. В 1765-м в Бершади проживали 438 евреев, в 1818 году еврейское население местечка достигло уже 3370 человек.
В начале XIX столетия Бершадь стала одним из центров хасидизма. Здесь жил известный хасидский раввин Рафаэль, ученик и последователь рабби Пинхаса из Корца. В 1900 году еврейское население местечка составляло 4500 из общей численности населения в 7000 человек, при этом число еврейских ремесленников доходило до 500. К этому времени в Бершади была одна синагога и шесть молитвенных домов. Местечко было известно в середине XIX века своими еврейскими ткачами. Но к концу столетия спрос на их продукцию снизился, в результате чего многие из ткачей эмигрировали в Америку.
Бершадь расположена среди еврейских местечек Подолья, с которыми в былые времена ее связывали плохие грунтовые дороги, труднопроходимые из-за грязи весной и осенью, очень пыльные летом, и заваленные зимой снегом. Тем не менее, связь между штетлами поддерживалась постоянно, и этому не могли помешать ни плохие дороги, ни убогое материальное положение. Люди ехали в Бершадь к своим родственникам, познакомиться и сосватать невесту или жениха, по случаю рождения ребенка, на свадьбы или - не дай Б-г, - в связи с болезнью или кончиной кого-то из близких.
Бершадь пользовалась большим уважением среди близлежащих местечек, и это нашло отражение даже в прозвище, которое традиционно давалось каждому еврейскому местечку и его людям. Хотя обычно эти прозвища давались ради шутки, порой они вызывали обиду и споры. Евреев моего родного местечка Чечельник, расположенного в 25 километрах от Бершади, называли "чечельницкие дураки". В ходу были прозвища - "тростянецкие козлы", "ободовские кожухи", "ворховские козы" и т.д. Но жителей Бершади характеризовали почетным именем "бершадские талитники" - в знак уважения к той
Еврейские дома в Бершади - такими они остались в памяти жителей
местечка, нынче разбросанных по всему миру.
духовной идеологии, которая была связана с уважаемым в народе хасидским раввином Рафаэлем (Рефулом) Бершадским. Его имя было на слуху у жителей не только окрестных местечек, но и всей Украины, слава о нем в хасидских кругах была ничуть не меньше, чем у Нахмана Брацлавского. Влияние этого выдающегося хасида так сильно сказалось на репутации бершадцев, что женихам и невестам местечка отдавалось предпочтение, их очень охотно принимали в любой еврейской семье. Это почитание Бершади и ее жителей исходило от концепций раввина Рафаэля, бережно сохраняемых в сознании бершадцев в течение последующих поколений.
Бершадцы отличались тем, что вели себя очень скромно, они не выпячивали свою родословную, даже если были из знатной семьи. Самого ребе Рафаэля отличала необыкновенная скромность, и в этом смысле он был достойным последователем Баал Шем-Това и его ученика Пинхаса Керцера, у которого Рафаэль учился. Пинхас Керцер умер в 1831 году в местечке Шепетовка Волынской губернии.
Еще одним качеством Рафаэля было то, что он никогда не лгал. Вслед за своим учителем он повторял: лучше погибнуть, чем сказать ложь. Его исключительная правдивость и привела его к гибели. Есть свидетельства того, как это случилось. Речь шла о даче клятвы перед судом об одном еврее, подозревавшемся в контрабандной торговле - нужно было свидетельствовать, что он к этому не причастен. Но такую клятву Рафаэль дать не мог, поскольку не был уверен, что этот еврей не виноват. Он рыдал, понимая, что надо спасти еврея, но опасался своей возможной лжи. Рафаэль уже был стар и болен, сказались годы, проведенные им в бедности. Его больное сердце не выдержало это испытания, и он умер. Даже противники хасидов - митнагдим, как и отошедшие от веры евреи, - признавали в нем великого праведника. Его скромность, доброта, правдивость проявлялись во всем, что он делал. Ему не хватало глубины восприятия, присущей Нахману Браславскому, темперамента Ицхака Бердичевского. Он не внес ничего нового в тот хасидизм, который постигал у своего учителя реба Пинхаса. Объяснить это можно только его скромностью и верностью тем идеям, основу которых заложил Баал Шем-Тов. Тем не менее, вокруг Рафаэля Бершадского всегда были верные последователи - "бершадские хасиды". После смерти цадика они не избрали для себя другого раввина. Как бершадские хасиды, так и последователи Рафаэля в Ободовке, Тростянце, Вархивке и других местечках Украины с гордостью называли себя "бершадские хасиды". И те моральные принципы, которые проповедовал бершадский праведник, передавались в этих местечках от отцов к сыновьям.
Боясь обмануть кого-либо, бершадцы всегда говорили "мне кажется" или "мне думается, что это так" вместо "это, конечно, так". Ребе ездил по другим местечкам, но деньги брал только на оплату проезда, а если у него появлялись какие-то лишние суммы, то он их раздавал беднякам. В течение поколений в Бершади ощущалось влияние раввина Рафаэля, который жил и умер как святой.
Одном из почитаемых уроженцев Бершади является герой еврейской самообороны в этом местечке в годы гражданской войны Моше (Моисей) Добровенский. Отряд под его командованием действовал в Бершади с конца 1917 года по март 1919 года, он сумел предотвратить ряд погромов. Добровенский был выходцем из хасидской семьи, где сохранялись идеи раввина Рафаэля. Моше был физически очень крепким молодым человеком, из тех. кто ради своего народа готов был сражаться до последней капли крови. Мужества и храбрости ему было не занимать. Гражданская война спровоцировала бегство многих еврейских семей, опасавшихся погромов, из соседних более мелких местечек в Бершадь, где собралось около 20 тысяч человек.
Моше предвидел, что надо готовиться к отпору от бандитских нападений. Он знал, что в селах настраивают крестьян против евреев, что везде появляются банды для сражений с советской властью и с целью погромов. Ему удалось сформировать отряд самообороны из юных еврейских парней и собрать в одном из молельных домов все, чем можно было пользоваться как оружием - от лопат и ножей до нескольких пистолетов. В день одной из ярмарок на базаре ему удалось обнаружить провокатора, призывающего крестьян устроить еврейский погром. Он и его парни избили того, а крестьяне, уже приготовившиеся к погрому, разбежались.
Отряды самообороны содержали люди местечка, они на собрании признали Моше ее руководителем. Через некоторое время возникла угроза захвата местечка бандами Петлюры - советская власть была в городе очень слабой. Моше удалось привлечь к своей группе милиционеров, охранявших местечко. Он также смог обзавестись пушкой несколькими небольшими пулеметами. Когда петлюровцы подошли к местечку, он с отрядом самообороны и милиционерами выступили на его защиту. С такой силой можно было отбиться от петлюровских казаков.
Но украинская милиция предала его группу и перешла на сторону петлюровцев, в результате чего силы оказались неравными. В бою погиб единственный артиллерист. Когда стало ясно, что битва проиграна, ребята из самообороны в попытке спастись покинули боевые позиции. Но Моше защищался до конца, стреляя из пулемета по казакам. Даже тяжелораненый, он продолжал стрельбу. В этом бою он погиб как герой, погибли также восемь бойцов отряда самообороны. 14 марта 1919 года петлюровцам удалось захватить местечко.
В годы Второй мировой войны Бершадь оказалась в Транснистрии - в румынской зоне оккупации. Сюда, помимо местных евреев, пригнали около 20 тысяч человек из Румынии и Бессарабии. Несмотря на ужасающие условия гетто, дух многих людей был не сломлен. Бессарабии. В Бершади были подпольные группы, противостоящие оккупантам, многие медики делали все возможное, чтобы спасти людей. Эти факты нашли свое отражение в литературе по Катастрофе.
Особнякам стоит нравственный подвиг поэта из Бессарабии Якова Фридмана (1910-1972), который в условиях гетто вопреки всему писал на идише стихи. Его отец, раввин Иосиф Шалом, являлся потомком Дов - Бера, великого хасидского раввина из Мезрича. Мать была из рода раввина Нахума, основателя Чернобыльской династии. Стихи Фридмана, глубоко верующего человека, написанные им еще до Второй мировой, несут на себе отпечаток предчувствий предстоящей Катастрофы, где поэт описывает движение наших дедов и братьев в неизбежном пламени, каким стал Холокост.
В октябре 1941 года румынские войска начали депортацию евреев из Румынии и Молдавии в Приднестровье (Транснистрию). Фридман и его семья, жившие в это время в Черновцах, была на первом транспорте, отправленном 12 октября 1941 года. В переполненных и закрытых вагонах для скота они были доставлены в город Маркулешти в Бессарабии. Оттуда их гнали пешком в холодную и дождливую погоду до пересечения реки Днестр близ города Ямполя. Многие умерли на этом пути от голода, холода и слабости, другие были застрелены охранниками. В ноябре 1941-го оставшиеся в живых достигли транзитного лагеря в Ободовке. Здесь они узнали о том, что по достижении реки Буг они будут переданы гестапо для принудительного труда и последующего уничтожением. Семье Якова Фридмана удалось бежать ночью в Бершадское гетто, где люди дали им приют и спрятали.
В Бершади они заболели тифом, мать поэта умерла, а он сам страдал от лихорадки и высокой температуры. По мнению тех, кто знал его в Бершади, поэт не проявлял беспокойство из-за физических потребностей, его жизнь была спасена только благодаря жене, посвятившей себя уходу во время болезни и ее усилиям, направленным на получение пропитания. Его жена, по профессии преподаватель языков, смогла получить работу в качестве переводчика в Департаменте лесного хозяйства, где требовалось знание румынского, немецкого, русского и украинского языков. Ей давали пищу за переводческую работу, и, таким образом, удалось спасти от голодной смерти мужа и отца, которые остались в живых после тяжелой зимы 1941-1942 годов. Ей также удалось пристроить своего мужа в группу, занимающуюся погрузкой древесины. Из стихотворений, написанных Яковом Фридманом на идише во время нахождения в гетто Бершади, только десять появились в журналах после войны, они были также напечатаны в первой книге Фридмана "Пастухи в Израиле" (1953), опубликованной на идише в еврейском государстве.
Другие стихи, написанные в Бершади, остались в рукописи, и только в 1998 году дочь поэта Ханна и ее муж Вениамин Брекманы передали эти материалы доктору Элиягу Села Селдингеру. Итогом длительной работы Селдингера была публикация в 2003 году книги "Из Транснистрии в Израиль", написанной на иврите, но содержащей стихотворения поэта на идише и их перевод на иврит автором. Попутно отмечу, что сам Элиягу, также бессарабец, был узником Бершадского гетто, попав туда в возрасте 11 лет.
В стихах, написанных в гетто Фридманом, воспевается гибель во имя веры. Поэт указывает, что продолжение погромов в течение поколений вылилось в нацистские зверства. В них звучат призывы к мести, в том числе им написаны в это время стихи, прославляющие партизан. Надо отметить, что датировка этих стихов - 1941-1943 годы. Их герои присоединяются к евреям, которые освящены святым именем на протяжении веков, борются во имя защиты своей веры и погибают как мученики или мстители. В то же время он избегает писать о жизни в гетто (пытках, ужасах, страхе смерти), и о минутах удачи (появления дров или нескольких картошек). Яков Фридман продолжал писать на мамэ - лошн, надеясь и молясь о том, что его стихи станут частью еврейского культурного наследия, если он погибнет. После освобождения Бершади Красной Армией в марте 1944 года семья вернулась в Черновцы. Получив разрешения на выезд в Румынию, они прибыли в Бухарест в апреле 1945 года. Затем, при попытке перебраться в Израиль, Фридманы были интернированы англичанами на Кипре. В феврале 1949 года семья прибыла в недавно созданное Государство Израиль. Яков Фридман, один из крупных еврейских поэтов, продолжал и здесь писать стихи только на идише вплоть до своей кончины...

Наверное, у каждого человека, склонного к размышлениям, раздумьям (у людей же пишущих - в особенности), в какой-то период жизни - чаще на склоне лет - возникает желание, а порой острая потребность осмыслить прожитое и пережитое и перенести все это на бумагу. Зачем? Для кого? В том-то и дело, что эти вопросы для человека пишущего перестают существовать, слова улетают, а написанное остается.

Я принадлежу к поколению людей, которые всю жизнь писали автобиографии (краткие и подробные), заполняли по каждому поводу анкеты (в которых пятый пункт был нередко куда важнее первого) словом, каждый оставил немало письменных подтверждений о своем существовании в стране, недавно еще называвшейся СССР.

Случается, что автобиографию пишут для того, чтобы "заменить" собственную жизнь. Эти беглые заметки разумеется, не автобиография и тем более не мемуары. О себе, о прожитом я рассказал уже немало в своих книгах "Соломон Михоэлс" (1990г.), "Еврейская мозаика" (1993 г.), в многочисленных публикациях. Как сказал мой друг Михаил Синельников в статье "Камни в стене", написанной в качестве предисловия к "Еврейской мозаике", "М.М.Гейзер достаточно сдержан и не особенно охотно останавливается на подробностях собственной биографии, но ведь любые воспоминания, воспоминания о ком бы то ни было, всегда есть невольно и воспоминания и о себе". Воистину так. О своем детстве, о первых литературных поисках я рассказал в "Агаде о поэте (Мой Маршак)", в повести "Эзра Мордухаевич (Иов из Шпалы)".

Не открою ничего нового, сказав, что в пределах одной человеческой жизни, пусть даже не очень продолжительной, происходит так много исторических событий, что человек, даже считающий себя пассивным наблюдателем все равно в той или иной мере причастен к своей эпохе, к своему времени. Допускаю, многие предпочли бы жить во времена иные, но, как известно, времена не выбирают...

Мне, пишущему эти строки, 56 лет. Надо ли напоминать читателям, что раннее мое детство пришлось на военные годы. Потом наступили послевоенные, также лишившие людей моего поколения многих радостей. Уже в начальной школе вдалбливали мне и моим сверстникам "истины" о космополитах, "борьба" с которыми так трагически исказила судьбы советских евреев. Идеологический пресс школьной системы был таким, что уже в первых своих стихах я славил не только хорошую погоду и товарища Сталина, но с не меньшим энтузиазмом громил двоечников и космополитов... Я был подростком, когда из закрытого заседания ХХ-го партсъезда пробился столь долгожданный луч свободы... Впрочем, надо ли в "беглых заметках" о жизни ничем не примечательного человека упоминать об исторических событиях, сопутствующих его поколению? Думаю, они общеизвестны. Позволю себе сказать лишь следующее: когда в "эпоху пышных похорон" старых вождей (вот уж прав был Дон Аминадо : "Не толпись, когда пайки выдают, а толпись, когда вождей хоронят!") возникла еще недавно мало кому ведомая личность Горбачева, во мне (думаю не только во мне) воспряла какая-то надежда. И я не ошибся - именно с приходом к власти М.С.Горбачева моя почти не состоявшаяся жизнь (ведь я жил до того вопреки своей природе, хотя и занимался делом, не совсем чуждым мне - преподавал математику) вернулась, как мне кажется, в естественное русло. Над книгой "Соломон Михоэлс" я работал долгие годы, но никогда в догорбачевские времена не верил в возможность ее издания. В предисловии к этой моей книге великий артист И.С.Козловский написал: "Несомненно, автору способствовало, как говорили древние, благоденствие эпохи. Появлению этой книги мы обязаны нашим дням, нашему времени". Слова эти сказаны в 1989 году.

Пожалуй, пора от "общих" рассуждений перейти к конкретному рассказу о себе. Впрочем, еще на одном вопросе, издавна волнующем меня, хочу остановиться речь идет о судьбах российских евреев. Почему тема эта так близка мне? Быть может, потому, что несколько поколений моих предков жили в этой стране. Если верить семейным преданиям, то в 60-х годах прошлого века мой пращур был среди тех евреев-ремесленников, которых из Шклова или Мозыря перевезли в Москву и поселили в Китайгородской слободе. Прадед же с семьей был выдворен из Москвы весной 1891 года по "высочайшему повелению" генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича. И с того времени предки мои по материнской линии оказались в черте оседлости. И получили фамилию Китайгородские. По этому поводу также существовало семейное предание. Оказавшись в Шпале (местечко на Украине), мой прадед на вопрос, откуда он прибыл, громко и четко ответил: из Москвы. "Пиши Мордухай Московский" сказал пристав. Но писарь ответил: "жид по прозвищу Московский не пойдет". И нашли "компромисс" прадед стал Мордухай Китайгородский.

На фото: И. Губерман и М. Гейзер
Как известно, евреи оказались в России во времена Екатерины не по собственной воле, а вследствие раздела Польши. Но с первых же лет пребывания в России они отнеслись к ней достаточно лояльно. Общеизвестны подвиги евреев партизан и разведчиков в годы Отечественной войны 1812-1814 годов, а между тем: "Весьма странно, что сей улан, получив георгиевский знак, не мог носить его, он был бердичевский еврей, завербованный в уланы" это из дневниковых записей Дениса Давыдова. И еще: "Удивительно, что они (евреи - М.Г.) в 1812 году отменно верны нам были и даже помогали где только могли, с опасностью для жизни" - эти слова принадлежат самому Николаю Павловичу, да-да тому самому Николаю I, которого в любви к евреям никак не обвинишь. Евреи-кантонисты доблестно сражались "за царя и отечество" во времена Крымской войны в русско-японской войне. Они искренне любили Россию, считали ее своим отечеством. Но любовь эта, увы, далеко не всегда была взаимной... И все же я убежден евреям России было суждено особое предначертание.


Великий мудрец нашего времени рабби Адин Штейнзальц в одной из бесед сказал мне: "Ваши писания (буквально "то, что вы пишите" - М.Г.) подтверждают вывод, к которому я давно пришел: евреи России это сердце еврейского народа". А позже я прочел в трудах Штейнзальца такие слова: "Мне кажется, что русская культура по ментальности гораздо ближе к еврейской, чем, например, американская. Хотя я знаю английский язык и американскую культуру, конечно, гораздо лучше, чем русскую, но мне кажется я мог бы гораздо легче ужиться с людьми русской культуры, чем с американцами" Эти слова произнес человек, никогда не живший в России...

Я вспомнил их в моей недавней беседе с рабби Штейнзальцем в Московской ишиве. Вот буквально его слова: диаспора сделала из евреев актеров. Играя русского, француза или человека другой национальности, еврей в игре своей достигает такого совершенства, что становится более русским, французом или англичанином, чем люди этих национальностей. "Если это так, - спросил я Адина Штейнзальца, зачем же вся ваша деятельность?". Не задумываясь, он ответил: "Быть евреем не просто. Вернуться в лоно еврейства еще сложнее. Я пытаюсь евреям по паспорту помочь вернуться к истинному еврейству. Нужно ли это им и как поступать с этим пусть решают они сами..." Услышав эти слова, я подумал, что непроизвольно пытаюсь делать то же самое. Не буквально. Больше я думал о том, что народу, явившему миру великих Пророков, постыдно отказываться от своей истории, от своего прошлого.

А теперь вернусь к рассказу о себе. Я родился в 1940 году в удивительном местечке Бершадь на Украине. Слово "удивительном" не вырвалось у меня. Бершадь надолго сохранила традиции того замечательного мира, который вошел в истории диаспоры как "штетл" (местечко), до совсем недавнего времени - исхода последних его обитателей в Канаду... Израиль, США.

В своем обращении к читателям моей книги "Соломон Михоэлс" я писал: "К этой книге я шел издалека - из гетто на окраине местечка Бершадь Винницкой области. Тысячи людей загнали в болотистую, зловонную долину реки Дохно. Был у меня друг Велвеле. Война пригнала его с родителями в гетто. Они были беженцами из Бессарабии. Я помню, как плакал навзрыд Велвеле, и его крик "хочу в Бельцы". Он грозился убежать "домой". Родители со слезами на глазах утешали его и в какой-то день принесли клетку с птичкой. Птичка эта стала единственной отрадой моего и Велвелиного детства, мы разговаривали с ней, кормили с рук. Через несколько дней птичка летала по улицам гетто, а мы носились за ней. К вечеру птичка возвращалась в клетку, а мы с Велвеле, уставшие, возвращались домой.

Территория гетто была ограждена колючей проволокой, и людей "выпускали" только на кладбище. Счастливая птичка не знала этих правил и однажды, вспорхнув ввысь, перелетела "по ту сторону" гетто. Не задумываясь, Велвеле перелез через колючее ограждение и, весь окровавленный, побежал за птичкой. Проезжавший на мотоцикле полицейский остановился, подошел к Велвеле и ударил его ногой в лицо. Велвеле упал, полицай связал его руки, после чего веревку привязал к сидению мотоцикла и помчался на полной скорости. Птичка полетела вслед за Велвеле. Помню только крик Велвеле. Больше никогда я его не видел, но крик тот отчетливо слышу всю жизнь. Он сопровождал меня и в часы ночной работы над книгой. И теперь, когда работа над книгой уже давно завершена, и я написал новую книгу "Еврейская мозаика", крик Велвеле, если и стал приглушеннее, продолжает тревожить меня, напоминая, видимо, о том, что вся история евреев и есть сеть трагических и тревожных лет... Ну, теперь-то читатели убедились, что я - истинный еврей, да еще и местечковый: начав с рассказа о себе, я снова ушел в рассуждения и воспоминания, так свойственные евреям.

В гетто я был еще очень мал, и помню, конечно, не все, а только обрывки. Что запомнилось? Страх. Постоянный страх. И крик. Мне кажется, что в гетто все время кого-то били. И днем, и ночью.

Мы часто сидели "в секрете" в тесном погребе. Прятались. Я не хотел туда идти, орал изо всех сил. Мне затыкали рот: молчи! Троюродного брата, его звали Гриша Прицепт, сослали в Николаев. Он понял: погибнет здесь - и бежал. Переплыл Буг и пришел в Бершадь пешком худой, весь в обмотках. Помню крик тети Голды, его мамы: "Это не мой сын!" - она его не узнала. До сих пор крик этот стоит в ушах. Грише было тогда 15 лет.

Когда освободили Бершадь, первым делом раскопали яму ту, куда немцы сбрасывали расстрелянных. Какой крик стоял над рвом: люди спорили из-за мертвых. Не все могли опознать "своих". Погода была сырая, стылая. Так и остались в памяти: ветер и этот плач по-еврейски. И живые ссорятся - делят уже умерших. А мы своего Давида опознали сразу. Это мой дядя. Его увели в ту ночь, когда расстреливали партизан.

В конце апреля 1995 года с группой бывших узников концлагерей и гетто я участвовал в траурных торжествах, посвященных освобождению концлагеря Берген-Бельзе в Германии. На траурном митинге рядом со мной оказался пожилой, пожалуй, старый, немец с двумя внуками. Я плохо разговариваю по- немецки, но все же отважился спросить его, почему он взял на митинг детей. Старик вежливо, но с оттенком раздражительности, ответил: "Что еще могу я сделать, чтобы им не пришло в голову сотворить то, что сделало поколение моего отца и мое... Пусть с детства сами видят и слышат прошлое..." Старый немец ответил на вопрос, мучавший меня долгие годы: я не мог понять, почему в марте 1944 года мой дедушка повел меня на место расстрела немцами сотен евреев. Помню, отчетливо помню, как их останки перевозили на еврейское кладбище в Бершади. Увиденное в тот день осталось в моей памяти, в воспоминаниях неизличимой раной... Я часто возвращаюсь в мыслях к тому страшному мартовскому дню 1944года...

Старый немец боялся, чтобы внуки его не повторили "подвиг" дедов, а мой дедушка хотел, чтобы я его внук - запомнил все это... Мой дед достиг своего. Дай Бог, чтобы и мой новый знакомый оказался прав.

На митинге я встретил много бывших узников немецких концлагерей и гетто, а на приеме, устроенном властями Ганновера в ознаменование юбилея освобождения концлагеря Берген-Бельзе, я увидел немало людей - выходцев из бывшего СССР, не имеющих прямого отношения к трагическим событиям в Берген- Бельзе. Многие из них приехали в Германию как эмигранты... Понять этого не могу, но каждый волен выбирать свое будущее; об этом я писал в своей повести "Эзра Мордухаевич". Когда герой моей повести узнал, что его единственная дочь и внук уехали в Германию, он проклял их. Впрочем, есть и другой взгляд: выдающийся немецкий раввин-реформатор Людвиг Филипсон писал: "Ханаан слишком мал для детей божьих. Земля Израиля протянется через страны..." Немногим позже я услышал от духовного раввина России Штейнзальца: "Евреем можно быть и оставаться в любой стране, но земля Израиль всегда должна жить в сердце каждого еврея..."

И снова вернусь к своему детству. Сегодня трудно себе даже представить, какими голодными, холодными и мрачными были послевоенные годы на Украине. В очередях, наполовину состоящих из детей, за буханкой черного хлеба, за литром керосина для лампы люди простаивали помногу часов. И все же есть какое-то волшебство в слове "детство" спустя годы, десятилетия всплывают неожиданно светлые воспоминания из того далекого времени.

Для меня детство, прежде всего мама, бабушка, дедушка. И еще сама аура послевоенной Бершади. Ее обитатели, потерявшие так много близких и родных в годы войны, в условиях всепоглощающей бедности, нищеты, сохранили на удивление много истинно библейской доброты, желания помочь друг другу. Вспоминая об этом, я думаю, что люди по сути своей созданы, порой сами этого не подозревая, друг для друга, более того - живут друг для друга.

Забыть ли предсубботние вечера моего детства? Дедушка возвращается из синагоги в сопровождении очередного бедняка, которому не по силам справить субботу. До этого бабушка весь день стряпает на треножнике (примус и керогаз появились в Бершади гораздо позже) субботний ужин. Какие чудеса готовила она из одной курицы! Золотой бульон в медалях жира, куриная шейка, фаршированная гречневой кашей, маленькие, необыкновенные котлеты, сделанные из куриных потрохов, холодец из куриных ножек... Необыкновенно вкусны были сладкий горох и обязательный соленый арбуз, который бабушку научили готовить староверы, жившие в Пилипоновке деревне рядом с Бершадью. Конечно, это бывало далеко не каждую субботу! Замечу, что дедушка и бабушка - это родители моего отца, погибшего в гетто в январе 42 года. Отца, разумеется, я не помню, но воспоминания о нем постоянно жили в нашем доме, и помню, как все родные, глядя на меня, говорили: "Точь-в-точь Мойшеле". Наверное, война никогда не уйдет из моей памяти. Когда мне исполнилось 13 лет, дедушка достал из шкафа синий двубортный костюм и сказал: "Это тебе. Это был единственный нарядный костюм твоего папы". Моего отца учителя еврейской школы очень любили в Бершади. Долгие годы после войны встречавшие меня его бывшие ученики говорили друг другу: "Это сын Мойшеле Гейзера", и каждый из них делился воспоминаниями о моем отце...


Школа, институт, работа... Словом, как у всех людей моего поколения. Я закончил математический факультет Бельцского пединститута, в настоящее время работаю директором педагогического колледжа в Москве. На этом мог бы поставить точку. Но не могу не поделиться с читателями тем, что жизнь преподнесла мне удивительные встречи: я был знаком и неоднократно встречался с такими замечательными людьми как С.Я.Маршак и И.С. Козловский, А.П. Межиров и С.В. Образцов, Л.Б.Либединская и А.П.Потоцкая-Михоэлс, Е.Б. Рейн, Л.Э. Разгон, М.Н. Петлиц, А.М. Городницкий, Т.А.Бек... День своего тридцатитрехлетия я отметил в московской гостинице "Россия": вместе с Анастасией Павловной Потоцкой-Михоэлс я был гостем великого еврея Марка Захаровича Шагала. Пусть простят меня читатели за нескромность (честное слово, это не моя отличительная черта!), но сказал я об этом лишь для того, чтобы объяснить мой резкий крен от математики к писательскому и журналистскому труду. Впрочем, есть ли в самом этом факте что- то необычное? Едва ли, ибо одно из главных в еврейской истории учений - Каббала - связывает всю жизнь на земле с распорядком слов. То есть, ошибки в последовательности расстановки слов (математично!), по мнению каббалистов, могут оказаться роковыми для всего порядка на земле. И снова я от биографии перешел к философским рассуждениям! Что поделаешь, таковы мы - евреи! И может быть, поэтому нам удалось не только сохранить наше воистину великое прошлое, но сделать его бессмертным.

Сказано в Талмуде: "Благочестивые говорят: слава нашем молодости, не осрамившем нашей старости. Кающиеся говорят: слава нашей старости, искупляющей нашу молодость. Но и те, и другие говорят: благо тому, кто безгрешен, кто же согрешил - покайся, исправься и простится тебе".

Радость и горести, ошибки и грехи, взлеты и падения, тревоги так было, есть и будет. Впрочем, как гласит еврейская пословица, "не желаю себе конца тревог, ибо с тревогами заканчивается жизнь..."

Сегодня в гостях у «РБ» доктор филологических наук, профессор Матвей Гейзер, талантливый писатель, а в годы Второй мировой войны - малолетний узник Бершадского гетто. Поводом для встречи послужил выход в свет в серии «Жизнь замечательных людей» новой книги Матвея Моисеевича – «Маршак».Матвей Гейзер (М.Г.): - У Самуила Яковлевича Маршака есть лирическая эпиграмма: «Года четыре я был бессмертен,/ Года четыре был я беспечен,/ Ибо не знал я о будущей смерти,/ Ибо не знал я, что век мой не вечен...»

В отличие от маленького Маршака я к четырем годам повидал столько смертей, что понятия «бессмертие» уже не существовало. Утро в Бершадском гетто начиналось со скрежета колес колымаги, запряженной тощим угрюмым мерином, прозванным Шварцер Мэс, что в переводе с идиш означает «Черный мертвец». Колымагой управлял такой же тощий и угрюмый, как его мерин, Авраам-Ице, пригнанный румынами в гетто вместе с другими евреями из молдавского местечка, где был извозчиком, возил пассажиров. В гетто он занимался другим делом: вывозил еще не остывшие за ночь трупы и сваливал их в яму на еврейском кладбище. Поговаривали, что вся дорога от родного местечка Единицы до Бершади усеяна могилами его детей, родителей, близких, погибших в пути.

«...Старому Аврааму-Ице,
Приказали быть возницей,
И без лишних слов,
И без лишних слов.
Он и грузчик, он и кучер/
На своем возу скрипучем/
Возит мертвецов,
Возит мертвецов...
Он на кладбище в Бершади
Избавляется от клади,
А потом опять забирает кладь...»

Железные ворота гетто открывались только тогда, когда евреи становились такой вот «будничной кладью». А эту песню, от которой мороз по коже, сочинил узник нашего гетто, в ту пору подросток Боря Зицерман, и я запомнил ее на всю жизнь. КОРР.: Но как вы оказались в гетто? Известно, что в это небольшое украинское местечко в Подолии на берегу речки Дохно, где до войны жило всего около четырех тысяч человек, в подавляющем большинстве евреи, гитлеровцы и их союзники румыны (сигуранцы) согнали и заперли за железный забор свыше шестидесяти тысяч человек.М.Г.: Среди освободителей Бершади в марте 1944 оказался писатель Борис Полевой... Матвей достал с книжной полки «Дневники» Б. Полевого, открыл нужную страницу и прочитал вслух: «Страшное это место. Между нормальными домиками прежней постройки теснятся целые массивы развалюх, кое-как сколоченных из фанеры, старых досок, железных листов и Бог знает еще из чего. Хибары лепятся одна к другой, местами сплошняком, и все они буквально набиты людьми, истощенными до крайней степени».От Освенцима до Бершади, от Бершадского гетто до Освенцима – тысячи километров, но это одно и то же, разве что не было в нашем гетто печей, где заживо сжигали евреев. В гетто они умирали сами, без лишних затрат на топливо, не сегодня – так завтра. От голода, холода, болезней и расстрелов на потеху пьяным охранникам – гитлеровцам, сигуранцам и украинским полицаям....На водосток под окном кабинета Матвея, где мы беседуем, сели два голубя и, воркуя, принялись быстро-быстро склевывать рассыпанные там хлебные крошки. Прервав беседу, Матвей принес из кухни ломтик булки и, раскрошив, подсыпал голубям. Они склевывали крошки прямо из его рук.М. Г.: Птицы, как люди, чувствуют, когда их любят, - заметил Матвей. – А вы птиц любите? - И не дожидаясь ответа, продолжал:- В гетто у меня был друг Велвеле, года на три старше. Его семью пригнали из молдавского местечка Бельцы. Однажды нам принесли клетку с серенькой птичкой, обыкновенным воробышком. Какая же была радость! Мы кормили её крошками от своей скудной еды, поили водичкой, выпускали летать по нашей комнатенке. Однажды воробышек вылетел в открытое окошко и - о счастье! – вернулся. Но в другой раз, выпорхнув на волю, перелетел через колючую проволоку, ограждавшую гетто. Велвеле выскочил из дома и, раздирая одежду и в кровь руки, пролез за проволочную сетку и побежал за птичкой. На беду ему навстречу мчался на мотоцикле немецкий комендант. Остановившись, он свалил мальчика на мостовую, связал ему руки веревкой, привязал к мотоциклу и нажал на газ... Миновали годы, но я по-прежнему слышу душераздирающий крик моего друга, вижу его безжизненное тельце, скользящее по мостовой, вымощенной необработанной брусчаткой. А птаха, словно легкая его детская душа, летит за ним... И кто-то думает, что я могу заставить свою память забыть? Чтобы избавиться от печали?..«Только берегись и весьма оберегай душу свою, чтобы не забыл ты того, что видели глаза твои, и чтобы не ушли из сердца твоего все дни жизни твоей, и поведай о них сынам твоим и сынам сынов твоих...» - такова заповедь Первого библейского пророка Моисея, записанная в Пятикнижье . И я не забыл. Я написал книгу «Путешествие в страну ШОА». (ШОА, ивр. - Катастрофа.) Книгу о Памяти. И для Памяти. ( Добавим от себя: по силе воздействия на читателя книга эта стоит в одном ряду с «Дневником Анны Франк»).- За забвенье, за то, что наши глаза открылись слишком поздно, продолжал Матвей, - мы заплатили кровавую цену: жизнью шести миллионов европейских евреев – половиной мирового еврейства.«Фашизм с его Бабьем Яром, Освенцимом и Майданеком, многострадальными гетто, вся Катастрофа европейского еврейства – это нам за постыдное преклонение перед импотентными либералами, за веру слюнявым бредням о дружбе народов, о вечном Царстве Божьем на земле».- очень точно сказал мой друг поэт Моисей Цейтлин. Как видите, я, бывший узник гетто, к тому же способный рассуждать, анализировать пережитое и свидетельствовать о нем в своих книгах и статьях, нежелательный свидетель Холокоста для тех, кто отрицает его. КОРР.: Отрицает? Холокост? Сегодня? Но это спланированное и осуществленное фашистской Германией «Всесожжение» (греч.) – целенаправленное уничтожение евреев, начатое в середине 1930-х и длившееся до окончания Второй мировой войны, еще Нюрнбергский процесс официально признал одним из самых зверских преступлений фашизма...М.Г.: Все это так, но сохранилась и, к величайшему сожалению, умножается, набирая силу, определенная часть политиков (назову их «всеядными»), продолжающих разыгрывать «еврейскую карту» во имя достижения власти. И если для этого им выгодна идеология фашизма, они беззастенчиво опровергают его преступления, как бы очевидны они ни были. Отрицание Холокоста – наглядный тому пример. «Ложь! Не было Холокоста евреев! Спекуляция на горе других народов, пострадавших в той войне ничуть не меньше!» - твердят подобные «отрицатели». К ним громогласно присоединяются грозящие новым геноцидом еврейскому народу и гибелью государству Израиль, где сегодня живет 40 % евреев всего мира, лидеры Ирана и Сирии, ливанской «Хезболлы», палестинского ХАМАСа, до зубов вооруженных террористических организаций Бен Ладена, российские скинхеды и другие неонацисты. Парадокс, но эти последние, как правило, являются внуками и правнуками советских воинов, не пожалевших живота своего в борьбе с коричневой чумой, спасшие от неминуемой гибели еврейских узников гитлеровских лагерей смерти и гетто.КОРР.: Какую же цель преследуют «отрицатели»?М.Г.: Утверждают, что претензия евреев на признание Холокоста – не что иное, как претензия на мученический статус своего народа; попытка присвоить ему роль жертвы, якобы заплатившей жизнью за искупление грехов всего человечества. А это неизменно пробуждает в людях сострадание к невинным жертвам. Способность же к состраданию есть та самая благодатная почва, на которой произрастают гуманизм, толерантность, культура мира и ненасилия - человеческие категории, принципиально чуждые нацистской идеологии.Но вы ошибаетесь, полагая, что инициаторами отрицания Холокоста стали неонацисты. Этот позор зародился в правительственных недрах СССР. Не случайно над могильным рвом Бабьего Яра под Киевом, где покоятся останки сотен тысяч гитлеровских жертв, в подавляющем большинстве евреев, долгое время лежала лишь одна мемориальная плита с надписями на украинском. И только благодаря вмешательству писателя Юрия Антоновича Колесникова была восстановлена справедливость: отлиты и установлены две аналогичные плиты с надписями на русском и идиш, а позже и памятник скорби - каменная менора. КОРР.: Мы с неослабевающим интересом читаем ваши книги: «Чтоб не кануло в Лету (письма внуку)», «Еврейская мозаика», «Дорога в ШОА», «Михоэлс. Жизнь и смерть», которую с полным правом можно назвать основной художественно-документальной монографией об этом великом актере, режиссере и ярком политическом деятеле. Сегодня мы читаем вашу новую книгу «Маршак». Почему вы решили написать о Самуиле Яковлевиче? Не ошибемся, если скажем, что это первая полноценная монография о замечательном русско-еврейском поэте?.. Жаль, что ограниченный масштаб интервью не позволяет рассказать подробно о книге, о глубине и масштабности описанных в ней событий и о великих людях прошлого века: Мандельштаме, Михоэлсе, Чуковском, Бернсе, Пастернаке, Фадееве, Ахматовой, Бродском и, разумеется, самом Маршаке. М.Г.: (улыбается): – А завтра будете читать о Леониде Утесове. Первые главы еще не изданной книги обещаю для публикации «Русскому базару».КОРР.: Ловим вас на слове.М.Г.: Итак, о Маршаке. Самуил Яковлевич в конце своей жизни одарил меня дружбой, сыгравшей неоценимую роль в моей судьбе, и я не мог не написать об этом уникальном человеке и великом поэте. Но позволю себе рассказ о нем, начать издалека. Заодно ответить на ваш вопрос: каким образом моя семья оказалась в Бершадском гетто? Я родился за полтора месяца до начала Отечественной войны в Бершади – прелестном ухоженном штетеле (еврейском местечке), где евреи поселились еще в середине ХV века. До войны большинство бершадцев составляли евреи. Родной язык - идиш, второй – украинский. Русским владели лишь немногие. Работало семь синагог, еврейские и украинские школы-семилетки, детские сады, даже педагогический техникум. Сегодня в Бершади, а я часто езжу туда на могилы близких, существует лишь единственная обветшавшая синагога для нескольких евреев. И лишь огромное еврейское кладбище свидетельствует о том, что они проживали здесь веками. Над братской могилой двух с лишним тысяч невинно убиенных гитлеровцами, сигуранцами и украинскими полицаями высится мемориальная стела.Моя семья, главой которой был дед Мордке Гейзер, пыталась бежать от наступавших немцев, даже раздобыла лошаденку с телегой, однако у Кировограда нас догнали и вернули в Бершадь. Но не в свой дом, а в гетто, уже организованное в самой убогой части местечка - на его окраине.Здесь год спустя умер от брюшного тифа мой отец Моисей Гейзер, и всю заботу о моем воспитании взял на себя дед Мордке, добрый и мудрый человек. Это ему я обязан, что выжил и стал тем, кто я есть сегодня.Отчетливо помню, как мартовским днем 44-го, едва советские танки вошли в Бершадь и распахнулись железные ворота гетто, дед взял меня за руку и повел на берег речки Дыхно. И здесь я впервые в жизни увидел весеннюю травку, молодые листочки на деревьях. «Дыши!» - не сказал, приказал дед и, вздохнув полной грудью, бормоча молитву, поднял к небу мокрое от слез изможденное лицо. Вторя ему, и я глубоко вздохнул. Нет, не дышал, я пил –пил и не мог напиться этим чистым прозрачным воздухом с незнакомым привкусом трав, реки. Глотал его с такой жадностью, что закружилась голова, и дед едва успел подхватить меня на руки.Мы не вернулись в гетто. Долго шли по бершадским улицам, пока не остановились у красивого белого дома с огромными окнами. И я увидел: мама, бабушка Рива и тетя Лиза, распластавшись на ступеньках, целовали их. «Это наш дом», – сказал дед. - Твой дом, где ты родился. Сигуранца устроила в нем свою комендатуру».Матвей умолк, подошел к окну, стараясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями.- Мама рассказывала, - продолжал он, - когда мы жили в гетто, я с трудом засыпал, видимо, мой детский мозг не справлялся с негативом, впитанным за день, он будоражил страхи. Однажды она допоздна пыталась убаюкать меня. Стоило закрыть глаза, виделась колымага Авраама-Ице, заваленная трупами. Ни сказки, ни моя любимая колыбельная «Ойф дем припечек», под которую обычно сладко засыпал, на этот раз не имели надо мной власти. И вдруг услышал мамин голос, звучавший на непонятном языке: Русского я тогда еще не знал. Но мелодичность стиха почувствовал. Зачарованный ею, готов был слушать еще и еще. Закончив читать, мама пересказала мне на идиш стихотворение о несчастной обезьянке, привезенной матросами из жарких стран: «На дальнем, жарком юге,/ На пальмах и кустах, /Визжат мои подруги,/ Качаясь на хвостах./ Чудесные бананы на родине моей,/ Живут там обезьяны и нет совсем людей...». Так состоялось мое знакомство с Самуилом Яковлевичем Маршаком. К началу школьных занятий я уже свободно владел русским, хотя и по сей день порой ловлю себя на том, что мыслю на идиш. А прочитав книжечку Маршака: «Сказки. Песни, Загадки», вдруг почувствовал неодолимое желание писать стихи. Даже среди одноклассников прослыл поэтом и получил прозвище «Ямб Хореевич», Девочки решили оповестить о моем таланте Москву и послали в «Пионерскую правду» полное собрание моих сочинений – 27 стихотворений. В коротком ответном письме меня похвалили за искренность, умение видеть окружающую жизнь, посоветовали читать Пушкина, Лермонтова, Некрасова. И не напечатали ни одного стихотворения.Возмущенные одноклассники постановили: помочь может лишь один человек на свете – Самуил Яковлевич Маршак. И отправили письмо с моими стихами по адресу: «Москва, Любимому нашему поэту Маршаку». Оно дошло до адресата. И вскоре пришел ответ. Подробно разобрав одно из моих стихотворений, Самуил Яковлевич не оставил на нем камня на камне и посоветовал: «Хорошие читатели нужны не меньше, чем хорошие писатели». С тех пор стихи я пишу лишь изредка, но никогда не печатаю их.КОРР.: Расскажите о вашей встрече с Маршаком...М.Г.: Году в 1960-м я прочел в одном из московских толстых журналов подборку его стихов. Среди них и такое: «Не надо мне ни слез, ни бледных роз – /Я и при жизни видел их немало./ И ничего я в землю не унес,/ Что на земле живым принадлежало...»Почти физически ощутив состояние Самуила Яковлевича, послал ему письмо, вложив в конверт несколько своих стихотворений. И вскоре получил в ответ доброе письмо с благодарностью за внимание и приглашение в гости. Года через два я, в ту пору учитель математики одной из Аккерманских школ (окончил физико-математический факультет Бельцевского пединститута), находясь в Москве, отважился позвонить Маршаку. И он пригласил меня приехать.Так состоялась моя встреча с замечательным поэтом, мудрым и очень добрым человеком. Одна единственная. Всего несколько часов беседовали мы тогда с Самуилом Яковлевичем. Все, что я услышал и узнал от него, стало моим маяком по жизни.Вскоре Маршака не стало, но я успел познакомиться и подружиться с его сыном Иммануэлем, а став москвичем-лимитчиком (столичные школы тогда испытывали дефицит в учителях математики), продолжал бывать в доме Маршаков на Земляном валу, 14/16. Здесь же встретил вдову Соломона Михайловича Михоэлса графиню Анастасию Павловну Потоцкую. Ее рассказы о Великом Еврее зародили во мне нескромную мечту написать о нем книгу. Что я и осуществил, издав в 1991 году монографию «Михоэлс. Жизнь и смерть». (переиздана в 1998 г. – Авт.) Собирая документальные материалы для этой книги, даже ездил в 1968-м по инициативе Потоцкой в Минск, где в январе 1948-го был злодейски убит Михоэлс, надеясь узнать новые подробности его гибели, встретиться с людьми, с которыми Соломон Михайлович общался в тот трагический день. Денег на поездку ни у меня, ни у Потоцкой не было, их дали Иван Семенович Козловский и Юрий Александрович Завадский. Хотя 1968-й и был еще годом оттепели, имя Михоэлса оставалось как бы под внутренним запретом, и многие попросту боялись говорить со мной о нем.....Мы явно утомили нашего гостеприимного хозяина, вспоминания взволновали его, и стали прощаться, сожалея, что за скобками остается много ценного, о чем Матвей Моисеевич пообещал рассказать при следующей встрече.Уже в дверях он неожиданно остановил нас:- Я бы хотел закончить нашу беседу словами немецкого пастора Мартина Нимеллера, узника нацистских лагерей: «Сначала они пришли за евреями. Я молчал – я не был евреем. Затем они пришли за коммунистами. Я молчал – я не был коммунистом, Затем они пришли за профсоюзными работниками. Я молчал – я не был профсоюзным работником. Потом они пришли за мной – не осталось никого, кто мог бы помочь мне».Люди не раз убеждались в истине: нельзя умывать руки, надеясь, что великая беда настигнет других и не заденет тебя. «Не спрашивай по ком звонит колокол – он звонит по тебе», - предупреждал современников английский поэт Джон Донн, отнюдь не беспокоившийся о судьбе евреев. Европа, Россия, Америка проигнорировали угрозу Гитлера уничтожить всех европейских евреев, обнародованную им за восемь месяцев до развязывания Второй мировой войны. Это было трагической ошибкой. Не меньшей ошибкой может стать сегодня игнорирование угрозы нового геноцида евреев, озвученной президентом Ирана Ахмадинеджадом, его призыва стереть с лица земли Израиль. Еще четыре года назад духовный лидер Ирана аятолла Хашеми заявлял, что применение даже одной ядерной бомбы на территории Израиля позволит уничтожить всё, что рассмотрение подобной возможности не является нерациональным. И представляете, подобное заявление вызвало в Европе лишь некоторые комментарии или не комментировалось вовсе. Как и призывы ряда мусульманских священнослужителей и правительств к уничтожению Израиля и евреев во всем мире. Европейцы в ответ лишь недовольно покачивают головами, угроза нового геноцида не вызывает у них ответной реакции. А Россия тем временем ведет переговоры с Ираном и ХАМАСом». Не исключено, что и Европа готова последовать ее примеру. Вместо того, чтобы признать угрозу нового геноцида народа, пострадавшего во время Холокоста, бороться с ней. И это в то время, когда Иран усиленно работает над созданием ядерного оружия.Вот почему я так много пишу о Памяти. И для Памяти.

Майя Немировская
Владислав Шницер
корреспонденты «РБ» в Москве

Источник этой статьи: http://russian-bazaar.com/ru/content/9354.htm

Я родился 12 сентября 1933г. в местечке Бершадь, районном центре Винницкой области в семье служащего, мать была домохозяйкой. В1939году в семье родилась ещё девочка, моя младшая сестра Леночка. С нами жила ещё бабушка Сура, мать моей мамы. Наша семья из 5 человек жила до войны в половине старого дома, состоящей из трёх маленьких комнат и сеней (кладовки).

Бершадь расположена среди других бывших еврейских местечек Подолья и находится на берегах реки Дохна (приток Южного Буга). Еврейское население проживало в центральной части, а вокруг проживали люди других национальностей: русские, украинцы, поляки, молдаване и др. В 1939г. в Бершади проживали 4270 евреев. В 1966г. Бершадь получила статус города.

Незадолго до начала войны меня нарядно одели, отец повёл меня в школу и записал в первый класс. Это был торжественный момент в моей детской жизни, т. к. я с раннего детства стремился к учёбе. Ко времени поступления в школу я уже свободно читал, брал книги в библиотеке, обладал навыками письма и производил арифметические действия с многозначными числами. Акцентирую на этом, т.к. после освобождения от оккупации благодаря этой подготовке мне удалась дальнейшая учёба.

Прекрасно помню день начала войны. Это было тёплое воскресное утро, обычный выходной день. Но я понял по тревожному поведению взрослых, что что-то неладно. Шли разговоры о том, что началась война, хотя я своим детским умом не совсем понял, что это такое. Затем я вместе с родителями слушал выступление Молотова по радио. Вести по радио с войны были неутешительны, а вскоре в небе появились немецкие самолёты и понемногу бомбили город. Через Бершадь потянулись отступающие советские войска. Умные евреи начали эвакуацию, в основном на телегах с лошадьми. Часть из них через некоторое время вернулись обратно, застигнутые в дороге немецкими войсками.

Моя семья даже не успела начать эвакуацию. Немцы и румыны спокойно вошли в Бершадь 29 июля 1941г. Сразу начали устанавливать новые порядки. Мужчин мобилизовали на восстановление моста через реку, взорванного Красной Армией при отступлении. Еврейская часть местечка была объявлена гетто. Гетто не было ещё огорожено колючей проволокой, однако выход за его пределы карался смертью. Еврейским ремесленникам было вменено в обязанность шить одежду и обувь для оккупантов. Было много мужчин бежавших из плена или вышедших из окружения. В один из дней им было приказано явиться на территорию районной больницы. Начали выявлять среди них коммунистов и евреев и отправлять на расстрел. Один еврейский парень попытался бежать, немецкий офицер за ним погнался, догнал возле нашего дома и застрелил на месте. Это была первая смерть на моих глазах, а в дальнейшем их было ещё много. Были случаи грабежей и мародёрства. Нашу семью это минуло, но я хорошо помню такой случай. Среди оккупантов было и венгерское подразделение (мадьяры). Однажды к нашему дому подошёл венгерский солдат и заговорил с родителями на идиш. Это был венгерский еврей. Разговор был дружелюбный, но вдруг он увидел висящую на стене гитару, на которой отец иногда играл, тут же забрал её, сказав при этом, что она нам всё равно больше не пригодится.

Основные события начались осенью. Гетто Бершадь было передано под власть Румынии и вошло в состав так называемой Транснистрии. В местечко были пригнаны колонны евреев, которых румыны по приказу Антонеску депортировали из Бессарабии и Буковины в Транснистрию. Переселенцев поселили в домах местных евреев. Началась жизнь в очень стеснённых условиях. К нам в дом поселили очень интересную семью: двух братьев с женой одного из них. Мужа звали Саул, он был еврей, а жену звали Лула, она была румынкой. Было им примерно по тридцать лет, до войны они проживали в г.Черновицы. Родители Лулы жили в Бухаресте и румыны предложили ей бросить мужа и уехать к родителям, но она отказалась и пошла с ним по этапу. Осенью 1941г в гетто насчитывалось 25000 узников. Был введен режим жёсткой изоляции, окружив гетто колючей проволокой и выставив часовых. Румынские оккупанты не проводили акций по уничтожению евреев, они им просто создали условия вымирания от голода, холода и болезней. Зима 41-42гг. была очень холодной, топить было нечем, продуктов питания не было, началась эпидемия тифа. Умирало по 150-200 человек в день. Был в гетто человек по имени Авраам-Ице, у него была тощая лошадь и повозка, на которой он ежедневно вывозил умерших на кладбище, находящееся за пределами гетто. Я не раз видел, как под крики и плач живых он грузил на свою телегу мёртвых и затем вывозил их за железные ворота гетто, которые только для этой цели открывались для евреев. Вот как написал об этом бывший узник Бершадского гетто еврейский поэт Борис Зицерман (отец известного российского певца и шоумена Ефима Александрова):

Если едешь в Балановку,

Не объедешь Авадивку,

Лагерь здесь и есть,

Лагерь здесь и есть.

Горе правит этим краем,

Здесь живём мы, пропадаем.

Нечего нам есть, Не дают нам есть.

Старому Аврааму-Ице

Приказали быть возницей

И без лишних слов, И без лишних слов.

Он и грузчик, он и кучер,

На своём возу скрипучем

Возит мертвецов, Возит мертвецов.

Нелегка его работа, Минул час и умер кто-то.

Всех не сосчитать, Всех не сосчитать.

Он на кладбище в Бершади

Избавляется от клади,

А потом опять Забирает кладь.

Бедному Аврааму-Ице

Спать бы ночью, да не спится.

Мнится: он идёт, Мнится: он идёт

Рядом со своею клячей, Плачет он, да не оплачет

Тех, кого везёт, Всех, кого везёт.



Это стихотворение Бориса Зицермана перевёл с языка «идиш» поэт Наум Гребнев. Зицерман написал ещё много стихов о гетто. Он жил много лет в Израиле, в г. Араде, и недавно, к сожалению, умер.

Вспоминается мне случившееся с моим сверстником Борей Володарским. Он имел неосторожность выйти за пределы гетто и это заметил немецкий офицер на мотоцикле. Он привязал Борю верёвкой к мотоциклу и потащил на полном ходу по мостовой. Через некоторое время, решив, что Боря мёртв, он его бросил. Но, к счастью, Боря остался жив, его спасли украинцы из ближайших домов. Сейчас Борис Володарский живёт в г. Кирьят-Ата и возглавляет организацию бывших узников этого города. Не обошли болезни и нашу семью. Сначала заболела дифтеритом сестра, за тем перенесла тиф в тяжелейшей форме моя мать. Спас их от смерти фельдшер Юрко, который с риском для жизни приходил в гетто лечить евреев.

Чтобы как-то прокормить семью отец устроился работать на мебельную фабрику, которая находилась за пределами гетто, работа была тяжёлой, на пилораме. Я ему часто помогал убирать стружку и опилки. С работы отец приносил буханку хлеба, настолько кислую, что у меня началась сильная изжога, которая проявляется и сейчас. А в зрелом возрасте у меня началась язва желудка. После страшной зимы и весны летом 1942г. в гетто осталось 10000 узников. В то же время положение узников несколько улучшилось, когда в 1942г. начала поступать помощь от евреев Бухареста. И Луле родители иногда передавали посылки, что нас немного поддерживало. Распределением гуманитарной помощи занимался член еврейского комитета гетто адвокат Михаэль Шренцл, который жил в доме напротив нас на квартире у сестёр Гольденберг. Я его видел ежедневно, это был очень респектабельный господин. Он работал в помещении претории (орган гражданского управления румын). Но его также постигла трагическая судьба.

Несмотря на тяжелейшие условия жизни в гетто, лишения, невзгоды, постоянную угрозу жизни, люди не теряли надежду на освобождение. Каким-то образом проникали сведения о положении на фронте. Я слышал, как взрослые мужчины говорили шёпотом о победах Красной Армии под Москвой, Сталин градом, Курском. Особенно воодушевились после победы на Курской дуге. Чувствовалось приближение освобождения от оккупантов. В 1943г. с приближением фронта установилась связь между гетто и партизанами, которые находились в ближайших лесах. Многие евреи оказывали помощь партизанам вещами и медикаментами, иногда прятали у себя партизан.

В январе 1944г. списки евреев, помогавших партизанам, попали в руки гестапо, которое обосновалось в Бершади с весны 1943г. С появлением гестапо участились убийства евреев. По гетто циркулировали слухи, что готовится ликвидация. Сейчас имеется подтверждение того, что немцы настаивали на ликвидации, но румыны не согласились. Но получив списки, гестапо отыгралось. Первым попал в их руки адвокат Шренцл. Однажды утром к нему подъехал на фаэтоне румынский жандарм и зашёл в дом. Через некоторое время они вышли вместе. Шренцл выглядел прилично, с портфелем в руке. Фаэтон их увёз. Его доставили в гестапо, где ему предъявили обвинение в том, что он часть гуманитарной помощи передавал партизанам (говорили, что он коммунист). Он был подвергнут пыткам и расстрелян. В начале февраля 1944г.были арестованы около 200 чел. из упомянутых списков, а 11 февраля они были расстреляны на западной окраине около села Берловка. А в начале марта взяли вторую группу, примерно 150чел., в которую попал и мой папа. До сих пор помню до мелочей момент его ареста. Ночью раздался стук в дверь. Никто дверь не открыл, а женщины забились в угол и начали истерично кричать. Тогда власовцы (это были именно они) прикладами выбили окно, у которого стояла моя кровать и я спал, и я почувствовал на себе солдатские сапоги. Я схватился и убежал к маме и бабушке. Ворвавшиеся в дом, власовцы обнаружили отца в спальне, избили его, дали возможность одеться и увели. Утром к зданию комендатуры, в подвале которой находились арестованные, начали приходить их родственники и передавать передачи. Так продолжалось до утра 7 марта. 6 марта мне удалось свидание с папой. Мне дали две пачки папирос, я подошёл к румынским охранникам, отдал им папиросы и на румынском языке попросил дать увидеть папу. Они были очень удивлены, что еврейский мальчик говорит на румынском языке. Меня научила языку Лула. Охранники подвели меня к подвалу, открыли двери и окликнули папу по фамилии. Он вышел и я увидел человека с кровоподтёками на лице и сильно заросшего. Увидев меня, он заплакал и ничего не мог сказать, а только назвал моё имя. Через пару минут двери подвала закрыли, а меня прогнали.

7 марта утром к комендатуре уже близко никого не подпустили. Мы издали видели, что заключённых вывели и построили во дворе, затем открылись ворота и их строем под усиленным конвоем повели в западном направлении. На плечах у многих были лопаты, а некоторые бросали вверх головные уборы в знак прощания. В эту ночь они были расстреляны, в том числе и мой отец Израиль Керпилевич.

Через 3-4 дня оккупанты покинули Бершадь, а 14 марта на рассвете пришли наши освободители. Боёв в Бершади не было, бой был слышен потом, западнее Бершади. Люди с опаской стали выходить на улицу навстречу войскам. В одном месте остановилась армейская кухня.

Среди освободителей Бершади оказался автор «Повести о настоящем человеке» писатель Борис Полевой. Он в своих «Дневниках» так описал увиденное: «Перед нами - очереди людей с бидончиками, с мисками, с консервными банками на верёвочках. Тени людей, облачённых в лохмотья, в отрепья некогда добротной одежды. Двигаются осторожно, точно по тонкому льду. В огромных глазах, кажется, навсегда застыли тоска и страх». «Страшное это место, - писал о нашем гетто Борис Полевой. - Между нормальными домиками прежней постройки теснятся целые массивы развалюх, кое-как сколоченных из фанеры, старых досок, железных листов и Бог знает ещё из чего. Хибары лепятся одна к другой, местами сплошняком, и все они буквально набиты людьми, истощёнными до крайней степени».

Через несколько дней силами пленных немцев вскрыли две большие могилы, в которых находились тела расстрелянных. Тела выносили и укладывали в ряд. Родственники опознавали своих и забирали их, чтобы похоронить на кладбище. Кругом стоял крик и плач. Некоторые тела были настолько обезображены, что среди женщин возникали смертельные споры и крики в попытке определить чей здесь муж, брат или сын. После окончательного опознания мертвых увозили на кладбище для захоронения. Моего отца похоронили ночью при свете факелов.

Постепенно стала налаживаться жизнь. Жителям были выданы продовольственные карточки. Была произведена перепись всех детей школьного возраста. Школьников определяли в тот класс, в который они должны были пойти в сентябре 1941г. Понятно, что все были переростки на 2-3 года. Меня хотели определить в первый класс, но я категорически отказался, т.к. по уровню знаний я соответствовал 4-му классу. Кроме той подготовки, которую я получил до войны, мне пришлось немного подучиться у прекрасной семьи учителей из Бессарабии Каушанеров. Они очень рисковали, т.к. учили несколько детей по советским учебникам. Помню, однажды мы читали известный рассказ о пребывании Ленина в Шушенском под названием «Кешин друг». Завуч школы устроил мне экзамен, покачал головой и из-за моего маленького роста направил меня в 3-й класс.

В 1949г. я окончил с отличием семилетку. В Бершади было принято после семилетки поступать в Одесский техникум пищевой промышленности. И вот здесь мне пришлось впервые столкнуться с вопиющим фактом антисемитизма. Нас собралось 8 юношей, из них 7 хороших еврейских учеников и один украинец Володя Христич, троечник. Всех еврейских ребят завалили на первом вступительном экзамене, а Христич был принят. Меня, как отличника, приняли без экзаменов, но директор техникума вызвал меня к себе и сказал: «Знаю я вас бершадских, я Вас вынужден принять, но после первой же тройки выгоню из техникума». Я забрал документы, уехал в г.Херсон и поступил в машиностроительный техникум, который и окончил с отличием в июне 1953 г., уже после смерти Сталина.

И тут я столкнулся с антисемитизмом наоборот. Директором техникума был еврей из Сибири Михаил Абрамович Агарков. Он очень хорошо относился ко мне, даже посодействовал исправлению в моих оценках одной «тройки» на «четвёрку», благодаря чему я получил диплом с отличием. По положению обладатели дипломов с отличием зачислялись в 5% выпуска и направлялись на учёбу в МВТУ им. Баумана. Но Михаил Абрамович вызвал меня и сказал: «Пойми меня правильно, я не могу зачислить тебя в 5% выпуска, выбирай любое назначение и езжай на работу». Я взял назначение на Днепропетровский завод горношахтного оборудования. Проработал год в должности мастера и был призван на службу в армию. Через 3 года после службы вернулся на завод и проработал в разных должностях 15 лет. Последняя моя должность на этом заводе была начальник отдела материально-технического снабжения. И снова свою роль сыграл антисемитизм. На одном из совещаний в присутствии ещё сорока человек директор заявил мне: «Товарищ Керпилевич, бросьте свои сионистские штучки». Я вышел из кабинета и тут же подал заявление об увольнении.

Я поступил на работу на небольшой завод местной промышленности на должность заместителя начальника технического отдела. Вскоре меня назначили начальником технического отдела, а затем и главным инженером завода.

После 11 лет работы на этом заводе меня пригласили обратно на завод горношахтного оборудования уже при другом директоре на должность начальника производственно-дипетчерского отдела, а через 2 года назначили заместителем директора. Забыл упомянуть, что после службы в армии я закончил Днепропетровский горный институт и получил специальность инженера механика. В 1989г. Мне предложили выдвинуть свою кандидатуру на должность директора одного из заводов местной промышленности (в тот период руководителей предприятий избирал коллектив). Коллектив доверил мне быть директором и я проработал с этим коллективом 6 лет, в плоть до репатриации в Израиль, куда я репатриировался вместе с семьёй в сентябре 1995г.

Я понял что здесь моя Родина и жизнью в Израиле я очень доволен. Занимаюсь общественной работой, являюсь председателем совета Натанийского филиала Всеизраильской ассоциации «Уцелевшие в концлагерях и гетто».

Статья взята отсюда: http://www.netzulim.org/R/OrgR/Articles ... ich01.html

1.Песни рынка

https://youtu.be/lWxt1AWw2t8

В Бершади, 1988. На рынке трое старых евреев выясняют, кто навел милицию на съемочную группу, а христианский бродячий певец-проповедник поет в собственном сопровождении на гитаре песню о тщетности всего преходящего.

2.Идн

https://youtu.be/z_Ll1QfRecI

В Бершади (Украина) в 1988 году почти столетний старик, говорящий на идиш и не понимающий по-русски. При попытке договорится с ним на иврите недоумевает: еврей, говорящий на святом языке и не говорящий на идиш?

3.Домино и свобода

https://youtu.be/IaO2mZIAR6M

Местечко Бершадь в 1988. 10 лет назад в городке жили 10000 евреев, украинцы говорили на идиш и центр городка назывался (Еру)Шалимка. Через 2 года большинство оставшихся 2000 евреев оставят Бершадь. Но пока еще можно слышать идиш и видеть на улицах евреев, играющих в домино и рассуждающих о столичной политике: свобода в антисемитской стране не сулит евреям добра


4.Песни кладбища

https://youtu.be/EHJw3t5lHsQ

Местечко Бершадь в 1988. 10 лет назад в городке жили 10000 евреев, украинцы говорили на идиш и центр городка назывался (Еру)Шалимка. Через 2 года большинство оставшихся 2000 евреев оставят Бершадь. Но пока еще можно слышать идиш и видеть на улицах евреев, играющих в домино и рассуждающих о столичной политике: свобода в антисемитской стране не сулит евреям добра

5.Там где стояла синагога

https://youtu.be/IUzHY0lhslc

Абрамович Азаринец Азрилян Альберт (Альбертон) Алтман
Бардах Берлянт Балтянский Барладир Боренгительн Березовский Бершадский Берштейн Бендерский Билинький Богомольский Брейтерман Бродский Бурштейн Бухлернер Беркович
Ваксман Войнис Виташкин Вайнштейн Варшавский Волдман Василивский Вильштейн Вайнтрауб
Гойхман Губар Герман Гамер Гихерман Гонтмахер Гороховский Гекельман Глух Голдфайн Герштенфельд Голденберг Гройсман Гульман Голуберг Горбатько
Дроздик Даенман Даен Дизенфельд Дихтяр
Ельско-Резницкий
Жерденовский
Заяц Зейгармистер Зельманзон Зискинд Затыльный
Койфман Коренман Крутоногий Коган Киперман Крант Котелянский Кацнельсон Каменобродский Кушнир Каушанский Кример Крыс Кордон Кейсер Ковнус/Ковлус Кишка Квурт Квич Колкер Кригмант Клейман Клейнвекелвер Крепович Кравец Кульман Кунянский Колир Краснолизский Краморсик Кауфман Каейман
Лернер Ланда Либерман Линецкий Левенберг Липовецкий Лейдерман Литвак
Манелис Меропольский Мильгром Мойродин Мейдман Митник Моркват Мичник Мойжес Манькивский Моргулис Модак Морадер Молдавский Мугер Мильштейн Махервакс Мирочников Муха
Нисонбойм
Остопольский Ойфман Ободовский
Переплетчик Порецкий Помагрин Подписка Пустыльник Пойзнер Побирский Поляк Потель Прес Пивовар Померанц
Ройтман Рубенфайн Ройзенцвит Рабинович Ройзенгуртен Ройзенберг Раченко Рыбиник
Сальцман Спектор Савранский Столяр Сколка Солгутовский Столярский Сокол Стариков Стражник
Талас Ткачик Тейтельбой Талесман Тарасюк Тростянецкий Токарь
Урфинкель Уляницкий
Фукс Фишкес Финклер Французский Финкельштейн Фишбейн
Хлебник Хаимович Халфу Халфен Холодивкер
Цимерман Цмоклер Цинис Цукерман
Чечельницкий Чаповский Чернило Черкаский Чернес
Шейнгос Шупер Шкраб Шмуклер (Тейтельбойм) Шмид Шац Шор Шарф Шевах-Дворский Шпак Шильдкрот Шехтман Шпигаль Штрахеруз/Штрахгруз Школьник Шилехлопер Штоляр Шенберг Шафир Шмуклер Ширман Шрабман Шойхит Щупак
Эйнельфельд Эсериг
Юзефпольский
Ямпольский (Ялтышка) Ярмолинский

Губерния	Уезд	Поселение
Бессарабская	Бендерский	Бендеры
Бессарабская	Кишиневский	Кишинев
Бессарабская	Сорокский	кол. Думбравены
Бессарабская	Сорокский	м. Атаки
Виленская	Виленский	Вильно
Виленская	Лидский	м. Щучин
Волынская	Владимир-Волынский	Владимир-Волынск
Волынская	Житомирский	Житомир
Волынская	Житомирский	м. Левков
Волынская	Житомирский	м. Чуднов
Волынская	Заславский	м. Шепетовка
Волынская	Луцский	м. Бержница
Волынская	Новоград-Волынский	м. Барановка
Волынская	Новоград-Волынский	м. Корец
Волынская	Новоград-Волынский	м. Полонное
Волынская	Острожский	Острог
Волынская	Ровенский	м. Межирич
Волынская	Староконстантиновский	м. Кульчины
Волынская	Староконстантиновский	Старо-Константинов
Гродненская	Волковысский	м. Пески
Гродненская	Слонимский	м. Озерница
Гродненская	Слонимский	м. Ружаны
Киевская	Бердичевский	Бердичев
Киевская	Бердичевский	м. Прилуки
Киевская	Васильковский	Васильков
Киевская	Васильковский	м. Белая Церковь
Киевская	Звенигородский	Звенигородка
Киевская	Каневский	Канев
Киевская	Липовецкий	Липовец
Киевская	Липовецкий	м. Балабановка
Киевская	Липовецкий	м. Дашев
Киевская	Липовецкий	м. Ильинцы
Киевская	Липовецкий	м. Кимили
Киевская	Липовецкий	м. Китайгород
Киевская	Липовецкий	м. Комаргород
Киевская	Липовецкий	м. Конела
Киевская	Липовецкий	м. Монастарыще
Киевская	Липовецкий	м. Сарнов
Киевская	Липовецкий	м. Терлица
Киевская	Липовецкий	м. Юстинград
Киевская	Радомысльский	м. Короштев
Киевская	Сквирский	м. Володарск
Киевская	Таращанский	м. Животов
Киевская	Уманский	м. Ладыжинки
Киевская	Уманский	м. Соколовка
Киевская	Уманский	Умань
Киевская		м. Ходерков
Ковенская	Тельшевский	м. Плунгяны
Ковенская	Шавельский	м. Байсогала
Люблинская	-	пос. Фромполь
Люблинская	Зимайский	м. Краеника
Люблинская	Люблинский	м. Пяски
Люблинская		Грубишев
Минская	Бобруйский	Бобруйск
Минская	Пинский	Пинск
Могилевская	Гомельский	Гомель
Подольская	Балтский	Балта
Подольская	Балтский	кол. Абазовка
Подольская	Балтский	кол. Богачовка
Подольская	Балтский	кол. Велярка
Подольская	Балтский	кол. Гельбинова
Подольская	Балтский	кол. Голоче
Подольская	Балтский	кол. Чибанова
Подольская	Балтский	м. Богополь
Подольская	Балтский	м. Голованевск
Подольская	Балтский	м. Головинск
Подольская	Балтский	м. Кобыль ?
Подольская	Балтский	м. Комецполь
Подольская	Балтский	м. Кривое Озеро
Подольская	Балтский	м. Крутые
Подольская	Балтский	м. Саврань
Подольская	Брацлавский	Брацлав
Подольская	Брацлавский	м. Верховка
Подольская	Брацлавский	м. Михалевка
Подольская	Брацлавский	м. Тролянц
Подольская	Брацлавский	м. Тростянец
Подольская	Брацлавский	м. Тульчин
Подольская	Гайсинский	Гайсин
Подольская	Гайсинский	м. Зяткомцы
Подольская	Гайсинский	м. Киблич
Подольская	Гайсинский	м. Куна
Подольская	Гайсинский	м. Лабыгрин
Подольская	Гайсинский	м. Райгород
Подольская	Гайсинский	м. Собольки
Подольская	Гайсинский	м. Теплик
Подольская	Гайсинский	м. Терновка
Подольская	Гайсинский	м. Хащевата
Подольская	Летический	Летичев
Подольская	Летический	м. Буцниовец
Подольская	Литинский	м. Межиров
Подольская	Литинский	Новый Конлангинов
Подольская	Литинский	Хмильник
Подольская	Могилёевский	м. Шаргород
Подольская	Могилёевский	м. Ялтучиков
Подольская	Ушицкий	м. Вольковцы
Подольская	Ушицкий	м. Замихов
Подольская	Ямпольский	м. Красное
Подольская	Ямпольский	м. Старая Мурафа
Подольская	Ямпольский	м. Томашполь
Подольская	?	Бар
Сидлецкая	Лукавский	посад Лысобыка
Херсонский	Ананьевский	Ананьев
Херсонский	Ананьевский	кол. Кантакузовка
Херсонский	Одесский	Одесса
Херсонский	Тираспольский	Дубосары

Аберман Абрамович Алтер
Берлин Бирлант
Вайн Вайнштейн Винер
Гендель Голдман Гринберг Гутман
Доскаль
Зилберман
Лейб Лесман Липшиц
Мошкович
Нейман
Пейсахович
Рейс Розенберг Розенталь Ротман
Тачиляр
Шмай
Экильман
Янко

Абрамович; Аизын; Алтман; Альштейн; Анбиндер; Ангерт; Анчелиович
Балтер; Балтский; Бас; Бейсольман/Бейгельман; Бениович; Беркович; Берман; Бершадский; Биленький; Блехман; Блиндер; Бовдур; Боднер; Брингруз; Броверман; Брондзых; Бронфман; Бухман
Вайнштейн; Вайсбурд; Варстат; Васерман; Вейберг; Векслер; Винокур; Волиович; Вольфсон; Вольчис; Вотенмахер
Гакман; Гакштейн; Гамерман; Гандлер; Гвинтер; Гдалиович; Гейзер; Гейлер; Гейман; Гельман; Гельфанд; Гершензон; Гершкович; Гимельштойб; Гительман; Гитер; Глузман; Гойлерман; Гойхман; Голдман; Голштейн; Гонтмахер; Гордиевский; Гразман; Гринберг; Грингруз; Губерман; Губнецкий
Даен; Дарфман; Докельман; Дрейзлих; Дрык
Жадонес; Жадонис; Желизняк
Зайденштейн; Залцман; Зейгер; Зейликович; Зекель; Зельманович; Зикне; Зильбер; Зицер; Зукен
Иосиович; Иткес; Ицкович
Кац; Керцман; Киперман; Кирцман; Клейман; Клейнман; Котляр; Кофман; Кравец; Крайзыль; Креймер
Лапидес; Лейбович; Лейдер; Леренман; Лернер; Лефель; Лехтек; Линецкий; Липович; Литвак; Лукашивский; Лукашовский
Майстер; Малис; Маньковский; Маранц; Мариямс; Мариясис; Махлис; Мейдман; Меламид; Меламыд; Меш; Мешага; Мешман; Мильман; Мимха; Мирочник; Мицель; Монашович; Морткович; Морясис; Мошкович; Мурлага
Натягайловский; Немеровский; Нудель
Ойфе; Онтель
Пельц; Перель; Перецович; Поель; Полянский; Поперечный; Постель; Постильник; Поташнер; Прес; Пяткивкер
Рабинович; Райгородский; Рейм; Рейман; Рейф; Рефулиович; Ройзенберг; Ройзентель; Ройзенштейн; Ройтбурд; Ройтер; Ройтман; Рыбкес
Салцман; Сапожник; Сегал; Сегалат; Сима; Симхович; Сойфер; Спектор; Спивак; Срулиович; Стемпель; Столяр; Сточек; Струньковер
Табак; Талес; Талесник; Талис; Талисьвейбер; Тарасуля; Тартак; Татаровский; Тафля; Тенцер; Товба; Трахтенблит; Тростянецкий
Улянецкий; Устрах
Фабрикант; Файдель; Файнштейн; Фарфель; Фастер; Фельдман; Фенстер; Фердер; Фердман; Фикс; Фишер; Флак; Флейтлих; Флейшман; Флейшмахер; Флешель; Фок; Фортуна; Фраер; Фридгант; Фриман; Фришман; Фроимович
Хаимович
Цванг; Цыперфин
Черноморец; Чехтек; Човник
Шамович; Шамыс; Шапсович; Шварц; Шварцер; Шварцман; Шиндельман; Шистер; Шихман; Шкраб; Шлепер; Шлиомович; Шлос; Шмойс; Шмуклер; Шмулиович; Шнайдер; Шнайдер/Шпайдер; Шныр; Шойхет; Шоклер; Шпитальник; Шрабер; Шраер; Шрайбман; Штейн; Штекель; Штекельберг; Штендлер; Штилер
Эйбер; Экфельд; Эхт
Янкелиович

Абрамович; Айзенгарт; Айзенман; Айзенштейн; Алтир
Барабаш; Бейзар; Блех; Блиндер; Бойник; Бренер; Бринман; Бронман; Бронштейн; Будман; Бурд
Вайсман; Ваксер; Васерман; Вейцман; Великий; Вель; Вульх
Гамер; Гарт; Гарцман; Гилавый; Гитман; Глотштейн; Гонтар; Гонтмахер; Горбак; Горбатый; Горбач; Горенбух; Горенман; Горер; Горин; Горинбах; Горир; Григбар; Гринберг; Гриншпун; Гройсер
Добирный; Друтман
Жебрак
Зехцер
Инберг
Калика; Касдлиберг; Кельбер; Кимперман; Клецельман; Клузман; Коломей; Конбер; Коп; Кошак; Крайдерман; Кроп
Ланда; Лейдерман; Лемберт; Лемперт; Лерман; Любарский
Малер; Мешихер; Мондриш; Моть
Нейман; Нудельман; Нусинович
Ойрех
Пантофель; Пишкер; Поликер; Призант
Рабый; Рахштейн; Рейдерман; Робман; Ройзенблит; Ройтман; Рудман
Сандлер; Сигнур; Срулиович; Сыдир
Табачник; Талисмахер; Телер; Тойтер; Трейтман
Уманьский
Файнер; Файнштейн; Файтон; Фарбер; Фельдман; Ферман; Финкельштейн; Фишер; Фримштейн
Хайт
Цырульник; Цяцка
Шафар; Шаферман; Шварц; Шор; Штейман; Штейн; Штейнберг; Штейнман; Штивель; Штылер; Штылир
Эйдлер; Эрлих

Ваксман; Векслер; Вельтман
Гербер; Гершбар
Милбер
Оксруд
Шойман

Бейдер
Равнер
Шпектор

Авербух; Айзин; Аинбиндер; Акерман; Акман; Акштейн; Алберт; Алтерович; Альштейн; Ангерт
Бакерман; Балагула; Балдин; Балтер; Бас; Бейгельман; Бейдер; Берльман; Бершадский; Биленький; Билерт; Боднер; Болбирер; Браиловский; Брацлавский; Брейтель; Броверман; Бухман
Вайнер; Вайнштейн; Вариент; Васертрегер; Векслер; Верх; Весерман; Вирольд; Вольцис
Гвинтер; Гейдлер; Гейзер; Гейлер; Гейман; Гельман; Гимельштойб; Гиндзлехин; Гительман; Гитер; Гомер; Градман; Гразман; Гринберг; Грингруз; Гринцузер ?; Гриншпун; Гройзман; Губерман; Губницкий; Гузин; Гурфинг; Гутенмахер; Гэйзель
Давнер; Дайн; Дарман; Динивицер; Донской; Дрик; Дуб
Зайденштейн; Зейгер; Зекель; Зеленый; Зйденштейн; Зикне; Зильбер; Зицерман; Зольцман; Зугман; Зукен; Зукин
Индзлехин; Иосиович; Иткис
Канчик; Каташинер; Кац; Кикес; Клейман; Клейнман; Козак; Коренман; Котляр; Креймер; Крохмал; Куперман
Ланман; Лапидес; Лейбович; Лейдер; Лейдерман; Лернер; Линецкий; Липович; Литвак; Лукашевский
Мазенштейн; Майсетер; Маламуд; Малис; Мамис; Маньковский; Маранц; Марьясис; Мейдман; Меламуд; Меш; Милман; Мильгром; Мильман; Мирочник; Мицель; Монашович; Морткович; Мошкович; Мурлага; Мытник; Мычник
Нахманович; Нейман; Нудель
Оберман; Оистрах; Окс; Олцман
Пастер; Перель; Перкес; Подольский; Поперечный; Постель; Праер; Прес; Причерт; Пятковский
Рабинович; Рейзен; Реим; Рейм; Рейман; Рейскон; Рейф; Ренцер; Рефулиович; Решета; Ринкер; Родилис; Розенштейн; Ройдбурт; Ройзенбурд; Ройзентейль; Ройзенштейн; Ройтбурд; Роитер; Ройтер; Ройтман
Сапожник; Сокольский; Солцман; Софер; Спивак
Табак; Талас; Талес-Вейберг; Танас; Тарасела; Тенцер; Тифля; Товиев; Тофля; Тринкер; Тростянецкий
Уцис
Фабрикант; Фанштейн; Фарфель; Фарфен; Фельдман; Фенцтер; Фердман; Фершк; Ферштер; Фикс; Финкель; Финклер; Фирер; Фишер; Фишман; Флешель; Фортун; Фриман; Фуксильман
Хаимович; Хусид
Цибельман; Цыбельман
Чернер; Черноморец; Чехтек; Човнык
Шавер; Шалик; Шамес; Шамис; Шамович; Шафер; Шварц; Шварцбурд; Шварцман; Шемпер; Шехтер; Шильман; Шимис; Шистер; Шихман; Шкраб; Шлаен; Шлепер; Шлос; Шмойс; Шнайдер; Шнир; Шойхет; Шоклер; Шпигель; Шрайбман; Шрайман; Штейн; Штиндлер; Штраер
Щинглер
Эйзер; Эинман; Экфельд
Янкелиович; Ярмолинский